[Текст перепечатан из Спартаковца (английского издания) № 53, лето 1997 года с небольшими редакторскими изменениями.]

Решающий поворотный пункт в истории Китайской революции приближается. Увенчаются ли успехом действия напористых сил в отношении капиталистической реставрации в разрушении завоеваний революции 1949 года или рабочая политическая революция сметет коррупционную сталинистскую бюрократию Пекина, это не только определит судьбу китайского народа, но также наложит большой отпечаток на страны Восточной Азии и за ее пределами.

Смерть «верховного лидера» Китая в феврале 1997 года Дэн Сяопина, вызвала бесчисленные комментарии со стороны капиталистических представителей всего мира, восхвалявших его рыночные «реформы», которые привели к приватизации мелких и средних предприятий и открыли целые области страны для иностранных капиталистических инвестиций. Однако, многие дальновидные люди из буржуазных средств массовой информации также заметили, что «реформы» создали условия для социального брожения. Более 100 миллионов бедных и средних крестьян, вытесненных из своих деревенских коммун возвратом к частному сельскому хозяйству, повалили в города в поисках работы. Между тем, существует растущая пропасть в экономическом развитии и жизненном уровне между юго-восточным побережьем и дельтой реки Янцзы — главными получателями иностранных инвестиций, с одной стороны, и остальной страной, с другой стороны, от деревенских глубин до центров государственной тяжелой промышленности на северо-востоке и в центре Китая.

Нью-Йорк таймс, эта газета-летопись американского империализма, хваля Дэн Сяопина за «динамизм его реформ», одновременно была обеспокоена тем, «сколь незаконченными и поэтому хрупкими остаются эти реформы». Как только официальные траурные церемонии по Дэн Сяопину закончились, США и другие империалистические державы стали требовать, чтобы Китай срезал инвестиции в государственные предприятия в качестве условия его присоединения к Всемирной Торговой Организации и «ускорил открытие экономики страны для внешнего мира» (Нью-Йорк таймс, 2 марта 1997 г.).

В этом отношении возвращение Гонконга под китайский контроль 1-го июля, после 150 лет британского колониального владычества было показательным событием. Сталинисты Пекина давно заявляли, что возвращение никоим образом не будет угрожать капиталистической экономике Гонконга, выдвинув вперед свою политику «Один Китай — две системы» в отношении реинтеграции Гонконга и Тайваня с материковым Китаем на капиталистической основе. Этой осенью национальный съезд Коммунистической партии Китая (КПК) возможно увидит открытую борьбу за наследование между склеротической «старой гвардией» давнишних ветеранов партии и «третьим поколением» молодых аппаратчиков, которые в основном заинтересованы в собственном обогащении в условиях «свободного рынка», т.е. капиталистического Китая. Возможно, это станет контекстом политической борьбы за власть со стороны открытых капиталистических реставраторских элементов.

Политические наследники Мао Цзэдуна привели Китайскую революцию на грань пропасти. Перехват власти крестьянско-партизанской армией Мао в 1949 году из рук Гоминьдановского националистического режима Чан Кайши разбил капиталистическое господство и освободил страну от ига японского и западного империализма. Китайская революция создала условия для огромных завоеваний для рабочих, крестьян и женщин. Огромное поражение, которое Китайская революция представляла для США и других империалистических держав, стало понятным, когда Народно-освободительная армия Китая (НОАК) вмешалась в Корейскую войну 1950-1953 годов, что спасло Северную Корею от захвата американскими империалистами и их марионеткой — южно-корейским режимом.

Но то, что получилось из Революции 1949 г. было бюрократическим деформированным рабочим государством, управляемым привилегированной кастой, возглавляемой руководством КПК и НОАК. Ключевым фактором, обусловившим этот результат было атомизированное состояние китайского пролетариата, страдавшего в течение двух десятилетий от кровавых репрессий как гоминьдановского режима, так и от жестокой японской оккупации, которая началась с захвата Маньчжурии в 1931 году и распространилось на основные города в 1937 году. Вдобавок, сталинизм неоднократно и вопиюще предавал китайский рабочий класс, особенно при поражении Революции 1925-1927 годов. Более того, Китай прошел через серьезный упадок экономики, связанный с мировой депрессией 1930-х годов, ограничив возможность оживления даже элементарной профсоюзной борьбы.

Была качественная разница между Китайской революцией 1949 г. и Октябрьской революцией 1917 г. в России, которой руководила большевистская партия Ленина и Троцкого. Русская революция создала государственный режим пролетарской демократии, осуществлявшейся через управление рабочих, крестьянских и солдатских советов. Октябрьская революция была осуществлена классово-сознательным пролетариатом, который прошел через многолетнюю политическую борьбу и который считал захват власти первым шагом в мировой социалистической революции.

В отличие от этого КПК пришла к власти через военно-бюрократический социальный переворот. Подражая сталинскому бюрократическому режиму СССР, маоистский режим следовал сталинской догме построения «социализма» в отдельно стране. Отрицание фундаментального марксистского понимания, что социализм может быть построен только на высшем уровне технологии и экономики, что в свою очередь требует распространения социалистической революции на развитые промышленные страны является националистической схемой, выражающей материальные интересы бюрократической касты, которая узурпировала власть в Советском Союзе в 1923-1924 годах. Таким же образом и сталинистский режим Мао защищал интересы бюрократии КПК-НОАК, которая управляла с самого начала создания Китайской Народной Республики.

Коллапс Советского Союза в 1991-1992 годах после десятков лет военного и особенно экономического давления со стороны мирового империализма, доказал банкротство сталинистской схемы «социализма в отдельно стране» раз и навсегда. Но если эта догма была утопична и реакционна в советских условиях, то было еще более абсурдно утверждать, что Китай в одиночку смог бы достичь уровня развития, необходимого для создания социалистического общества, в то время как страна стонала под тяжестью доведенного до нищеты крестьянства, составляющего три четверти населения. Теперь в «постсоветском» мире империалистическое давление на Китай и остальные страны, где капиталистическое правление и империалистическое господство было преодолено — Северная Корея, Куба, Вьетнам, качественно усилилось, и империалистические державы, особенно США и Япония, готовятся к борьбе за плоды капиталистической контрреволюции.

В ответ на эти давления сталинисты Пекина привязали Китай еще теснее к мировому капиталистическому рынку, расширяя «реформы» Дэн Сяопина, удерживая в то же время строгий контроль за неспокойным населением. Таким образом, «открытие» экономики для капиталистических эксплуататоров сопровождается дальнейшим зажимом политических протестов. Оппонентов сталинистского режима ожидает не только тюрьма, но и государственный террор смертной казни — варварство также применяемое с расистской мстительностью в «свободном мире» главным полицейским — империализмом США.

В 1992 г. Дэн Сяопин устроил хорошо разрекламированную поездку по южно-китайским капиталистическим «специальным экономическим зонам» (СЭЗ) и призвал к расширению предпринимательства «свободного рынка» по всей стране. Опасаясь выбрасывания денег на ветер при вложении капитала в такие рушащиеся «посткоммунистические» общества как Россия, иностранные инвесторы ответили подписанием контрактов, увеличивающих вдвое по сравнению с предыдущим годом их инвестиции в Китае. Пекинский режим начал разговоры о «социалистической рыночной экономике» как о переходе к полномасштабной рыночной экономике. В своей погоне за инвестициями капитала пекинский режим расстелил красный ковер перед теми же буржуазными силами, которые были свергнуты Революцией 1949 г. и которые накопили с тех пор огромное богатство в Гонконге, Тайване, Сингапуре и в других местах Тихоокеанского региона.

Но мечты бюрократов и банкиров о мирной и щедрой реставрации капитализма являются иллюзорными. Государство, которым управляют сталинисты, основано на революции, которая изгнала китайскую буржуазию и создала национализированную экономику. Это на основании китайской коллективистской экономики — основного условия для социалистического развития, мы, троцкисты, всегда призывали к военной защите китайского деформированного рабочего государства от капиталистических сил, включая защиту его прав на ядерный арсенал. В то же самое время мы боремся за пролетарскую политическую революцию, под руководством троцкистской партии, чтобы убрать паразитическую националистическую правящую касту, которая является препятствием на пути развития социалистического общества, и которая сегодня предлагает себя империалистам в качестве посредников.

Цели тех, кто стремится стать эксплуататорами Китая — в сущности, обеспечить право покупать и продавать собственность и передавать ее по наследству своим отпрыскам, могут быть достигнуты только через разгром существующего государственного аппарата тем или иным способом и замещение его новым, основанным на принципе частной собственности средств производства. Единственной силой, которая может остановить этот порыв к капиталистической реставрации это китайский пролетариат. В 1989 г. рабочие Пекина, к которым позднее присоединились их братья и сестры по классу по всей стране, бросились в бой против дискредитировавшей себя продажной бюрократии в бурных событиях произошедших в основном на площади Тяньаньмэнь. В течение двух недель в мае-июне 1989 г. правительство не могло привести в действие свое собственное постановление о военном положении из-за массового сопротивления обыкновенных людей («лаобайчжин») на улицах, ведущих к Тяньаньмэнь. Рождалась политическая революция. В конце концов режим смог найти лояльные армейские подразделения, которые утопили восстание в крови. За этим последовала зловещая волна репрессий по всему Китаю, в основном направленная против рабочего класса.

Хотя пролетариат был в крови репрессий, он не был сломлен. И сегодня все факторы, которые привели к восстанию на Тяньаньмэнь восемь лет назад присутствуют в еще более сильной форме: неприкрытая официальная коррупция, инфляция, массовое недовольство крестьян. В то время как режим стремится «уничтожить железную миску риса» гарантированного пожизненного права на работу и социальные льготы — столь глубоко заветные завоевания Революции 1949 года, растет экономическая неуверенность. С 1991 г. каждый год увеличивается количество забастовок и протестов рабочих как на государственных, так и на частных капиталистических промышленных предприятиях. В отличие от рабочих Польши, Восточной Германии, Советского Союза, которые после десятилетий сталинистского обмана были в основном убаюканы западной пропагандой, что «свободный рынок» капитализма принесет им богатую жизнь, китайские рабочие уже испытали «волшебство рынка» и знают, что они не будут среди выигравших лотерею.

Усиление рабочей борьбы внутри Китая указывает, что рабочий класс не собирается сидеть сложа руки, наблюдая как его права отбираются от него. Наиболее драматический пример имел место в городе Харбине, провинции Хэйлунцзян в первый день Нового Года (Хонконг экономик джорнал, 21 января 1997 г.). Целым семьям, прежде работавшим на государственных фабриках, перерабатывающих сахарную свеклу и лен, месяцами не выплачивалась зарплата при новых капиталистических экономических «реформах». Даже жалкое вспомоществование на «прожиточный минимум» было срезано с начала фестиваля Середины осени до фестиваля Лодки дракона. Рабочие «предприняли действия, чтобы найти еду и одежду самим», захватили цеха, открыли склады и захватили запасы сахара. Эти организованные действия самозащиты рабочего класса сопровождались пением Интернационала, чьи слова по-китайски гласят: «Нет ни героев, ни бессмертных, ни императоров в мире. Всё принадлежит рабочим. Мы должны подняться, чтобы спасти себя». Но ко дню Нового Года прошло четыре месяца как рабочим не заплатили ни копейки. В акте отчаяния старые рабочие мобилизовались и перед рассветом легли на рельсы железной дороги, надеясь убить себя, чтобы облегчить материальную участь своим детям и внукам. Когда смятенные члены семьи узнали, что происходит, они также скучились на рельсах. Скоро больше трех тысяч рабочих Аченгской текстильной фабрики устроили сидячую забастовку на рельсах и еще одна тысяча горожан наблюдала. Сидячая забастовка парализовала железно-дорожное движение на целый день на железной дороге Бинсуй, которая связывает Шанхай и Пекин на юге и китайско-российскую границу на севере. Местные и национальные руководители КПК быстро отправили своих людей на «переговоры», которые достигли «компромисса» с рабочими прекратить сидячую забастовку.

Но даже такие драматические акты воинственности в экономическом плане недостаточны, чтобы остановить контрреволюционную волну. Для рабочего класса необходимо начать действия в политическом плане. Как писал русский революционный лидер Лев Троцкий в своем анализе перерождения Русской революции при сталинизме в работе Преданная революция (1936 г.) вопрос в следующем: «Чиновник ли съесть рабочее государство или же рабочий класс справится с чиновником?» Мы, троцкисты, боролись за программу пролетарской политической революции, ведомой большевистской партией, чтобы привнести революционное социалистическое сознание в рабочий класс, чтобы смести бюрократию, установить правление рабочих советов и возвратить Советскому Союзу его роль штаба мировой социалистической революции.

Сегодня Китаю нужна программа политической революции, чтобы рабочие и доведенные до нищеты крестьянские массы победили в будущих классовых битвах. Как часть нашей борьбы перековать троцкистский IV Интернационал, Интернациональная Коммунистическая Лига старается построить уравнительно-коммунистическую партию, основанную на программе большевиков Ленина и Троцкого и ранней Коммунистической партии Китая. Такая партия связала бы борьбу против коррумпированной сталинистской бюрократии в Китае с классовой борьбой боевых индонезийских и южно-корейских рабочих против их капиталистических правителей, и с боевыми рабочими в империалистических центрах таких как Япония. Только через распространение социалистической революции на эти страны будет уничтожена угроза нового капиталистического порабощения раз и навсегда и будет заложена основа для развития Китая в социалистической Азии.

От маоистской автаркии к «социалистической рыночной экономике»

Социальные революции, которые произошли после Второй мировой войны в Восточной Европе, Югославии, Китае, Северной Корее, Вьетнаме, Кубе представили новые теоретические проблемы для троцкистского IV Интернационала, чьи рядовые члены и руководство были фактически уничтожены за военные годы. Перед лицом непредвиденной победы партизанских сил, ведомых сталинистами, в Югославии и Китае и созданием других деформированных рабочих государств по всей Восточной Европе, ревизионистское руководство Мишеля Пабло (Michel Pablo) и Эрнеста Манделя (Ernest Mandel) исходило из того, что сталинисты способны преследовать «приблизительно» революционный курс, и что троцкистские партии, поэтому, более не нужны.

Этот ликвидаторский курс в 1951-1953 годах привел к разрушению IV Интернационала как мировой партии социалистической революции. Смертоносный эффект линии паблоистов воплотился в том, что она плелась в хвосте за маоистской КПК. После того, как китайские троцкисты были систематически выловлены и посажены в маоистские тюрьмы в 1952 г. Пабло обругал их «беглецами от революции» и подавил призыв в их защиту, написанный Пен Шучжи, одним из лидеров китайских троцкистов, который успел бежать из страны перед тем, как начались репрессии.

Но даже среди троцкистов, которые боролись с паблоистским ревизионизмом было широко распространенное замешательство относительно природы Китайской революции. Так, Социалистическая рабочая партия США (SWP) под руководством пионера американского троцкизма Джеймса П. Кэннона (James P. Cannon) вместе с Пеном и другими не сумела увидеть фундаментальный социальный переворот, произошедший в 1949 г. Позднее, они полагали, что только после экспроприации остатков китайской буржуазии в 1953-1955 г.г. Китай превратился в деформированное рабочее государство. Это заблуждение происходило из бесплодной «ортодоксальности», которая пыталась противиться паблоистской линии — будто IV Интернационал более не нужен — отрицая тот факт, что социальные перевороты произошли с победой сталинистских сил. Что отсутствует в этой формуле так это критическое различие между рабочим государством, какое вышло из Русской революции и деформированными рабочими государствами, такими как маоистский Китай или титовская Югославия, в которых требуется политическая революция против бюрократических режимов, чтобы защитить и распространить завоевания этих революций. (Окончательное вырождение Социалистической рабочей партии США было продемонстрировано в их некритической хвале Фиделя Кастро как «бессознательного троцкиста» и отвержение троцкистской программы рабочей политической революции на Кубе. Интернациональная Коммунистическая Лига ведет свое происхождение от «Революционной тенденции» в SWP — фракции, которая боролась с этим паблоистским вырождением, и которая была бюрократически исключена из партии и потом создала Лигу спартаковцев. Эта история документирована в нашей серии Марксист буллетен.)

Суммируя опыт послевоенных революций, Лига спартаковцев писала в нашей Декларации принципов в 1966 г., что мелкобуржуазные партизанские силы «могут при определенных условиях, т.е. при крайней дезорганизации капиталистического класса в колониальной стране и отсутствии рабочего класса борющегося сознательно для себя, за социальную власть, разгромить капиталистические отношения собственности; однако, они не могут привести рабочий класс к политической власти. Скорее, они создадут бюрократический режим против рабочего класса, который подавит любое дальнейшее развитие этих революций в направлении социализма». Жизненно важным фактором в создании деформированных рабочих государств был Советский Союз, который действовал в качестве противовеса империалистическим силам. Так, американские воители холодной войны были сдержаны от применения ядерных ударов против Китая и Вьетнама страхом перед ответным ударом советских ядерных сил.

Для граждан Китая, как заметил Майлс, «это была возможность предаться ностальгии по относительно свободным от коррупции, как им представлялось, времени маоистского правления». Такая ностальгия неправильно отождествляет Мао с коммунизмом и уравнительством, рисуя его правление как фундаментально отличающееся от правления Дэн Сяопина. Но если Мао призывал КПК «служить народу» и Дэн провозгласил, что «обогащаться — это прекрасно», оба представляли не более чем различные полюса той же антипролетарской бюрократии.

Со времени, когда он захватил руководство КПК в начале 1930-х годов, Мао дал китайскому сталинизму крестьянско-националистическую окраску, которая даже на словах едва признавала формальные марксистские концепции. Суть антиматериалистической ревизии марксизма была выражена в заявлении Мао в 1960 г.: «Ленин сказал: „чем более отсталой является страна, тем труднее переход к социализму“. Кажется, что теперь так говорить неправильно. На самом деле, чем более отсталой является экономика, тем легче, а не труднее, переход от капитализма к социализму». Что понял Ленин, так это то, что для того, чтобы достичь социализма — низшей стадии бесклассового коммунистического общества — должна быть уничтожена нужда. И это может быть сделано только на базе самого высшего уровня технологии. В свою очередь, это требует совместных усилий многих продвинутых промышленных стран на базе социалистического планирования. Для Мао, мессианистского националиста, это было анафемой.

Маоистское правление было отмечено крайним волюнтаризмом и авантюризмом. Вслед за коллективизацией сельского хозяйства Мао развернул в 1958 г. «Большой скачок» — утопическое усилие катапультировать Китай в статус промышленной страны через мобилизацию массового крестьянского труда. Сумасшествие этой схемы было наиболее ярко выражено в доменных печах на заднем дворе, построенных по всей стране, которые для того, чтобы выполнить планы по выплавке стали кончились переплавкой крестьянских кастрюль и сковородок. Кампания привела к исключительным экономическим дислокациям и одному из самых страшных периодов голода в истории.

После этого «Большого скачка» назад Мао уступил лидерство в центральной бюрократии более прагматической фракции, ведомой Лю Шаоци и Дэн Сяопинем. В 1966 г. он начал сопротивляться, развернув «Культурную революцию». В процессе «потерянных десяти лет», как этот период стал называться, университеты и заводы были закрыты и ученые были посланы в деревню «учиться у крестьян». Были мобилизованы студенты-хунвэйбины для того, чтобы вышибить врагов Мао, названных «те, кто идет по капиталистическому пути». Хунвэйбины принесли невероятные разрушения на работе и в школе, пока не была вызвана Народно-освободительная армия под руководством Линь Бяо, чтобы загнать студентов обратно.

Многие радикальные левые за пределами Китая были обмануты заявлениями Мао о борьбе масс против «бюрократии». Среди них были якобы «ортодоксальные троцкисты» Международного Комитета (МКЧИ), возглавляемого Джерри Хили (Gerry Healy), чей поддельный троцкизм теперь продолжается в «партии Социалистического Равенства» Дэвида Норта (David North). Российским филиалом МКЧИ является «Челябинское бюро четвертого интернационала» Владимира Волкова. Британский журнал Хили Ньюзлайн (21 января 1967 г.) возвестил, что «лучшие элементы, ведомые Мао и Линь Бяо вынуждены были выйти за рамки партии и призвать молодежь и рабочий класс вмешаться» в «антибюрократическую» борьбу. «Культурная революция» была на самом деле не более, чем гигантской фракционной борьбой между разными крылами бюрократии Мао/Линь и Лю/Дэн, ни одна из которых не заслуживала никакой политической поддержки со стороны троцкистов.

Репрессированный Лю Шаоци умер в тюрьме. Но Дэн Сяопин выжил и в 1973 г. был введен обратно в руководство Мао Цзэдуном и его приспешником Чжоу Эньлаем. В 1978 г., через два года после смерти Мао и чистки бешеных маоистов «Банды четырех», Дэн взял руководство партии в свои руки. Его первоначальной программой было введение «рыночного регулирования» в централизованную экономику. В течение нескольких последующих лет был введен каскад мер, который сломал коллективистское сельское хозяйство и установил жестоко эксплуататорские «специальные экономические зоны» для иностранных капиталистических инвестиций.

Несмотря на заявления некоторых левых ученых и организаций, которые поносят Дэна и защищают Мао как революционную альтернативу, Дэн во многих отношениях был логическим наследником Мао. Цель рыночных «реформ» Дэна, которые он назвал «социализмом с китайской спецификой», была та же самая, что и Мао — превратить Китай не только в современное национальное государство, но также и в мировую державу. Дэн и его последователи считали, что «реформы» необходимы, чтобы выполнить «4 модернизации» — промышленности, сельского хозяйства, науки и технологии, и военной обороны. Модернизация Китая остается ключевой революционной задачей. Но сталинисты всегда были упорными врагами единственной перспективной линии, способной решить эту задачу — распространение социалистической революции на продвинутые капиталистические страны, такие как Япония, которые в рамках международного планирования могут предоставить технические ресурсы, необходимые для модернизации Китая.

Введение рыночных «реформ» при Дэн Сяопине следует закономерности, присущей сталинистскому бюрократическому правлению. Чтобы эффективно функционировать, централизованная плановая экономика, которая является предпосылкой для социалистического развития должна быть управляема правительством демократически избранных рабочих советов. Но сталинистские правители враждебны любому выражению рабочей демократии, подменяя ее произвольными административными указами. Столкнувшись с неизбежными дисбалансами бюрократически администрируемой плановой экономики, сталинистские режимы вынуждены ввести капиталистические рыночные меры: ослабление экономического планирования, требование к заводам производить рыночную продукцию, поощрение частного предпринимательства и иностранные капиталистические инвестиции. Подобные попытки введения «рыночного социализма» в Югославии и Венгрии в 1970-1980-х годах, также как и реформы перестройки бывшего советского лидера Горбачева, помогли возродить внутренние буржуазные силы, которые при полной поддержке империалистических держав в конце концов загубили рабочие государства. «Социалистическая рыночная экономика» Китая таким же образом дала возможность роста возрождающейся внутренней буржуазии, многие представители которой действуют как агенты для иностранного капитала.

Преступный альянс Китая с империализмом США

Связующим звеном режимов Мао, Дэна и нынешнего китайского руководителя Цзян Цзэминья является национализм, присущий сталинизму. Сегодня бюрократия провозглашает прибытие статуса «сверхдержавы» для Китая и превозносит «традиционные» китайские ценности. Но правление Мао было отмечено подобным же национальным мессианизмом. Примером отсталого национализма, которым являлось «маоистское мышление», была его оппозиция регулированию деторождаемости. Совершенно иррациональная идея в бедной стране с ужасающим прессом народонаселения, эта позиция имела прямое отношение к базе Мао среди крестьян, для которых семья традиционно является основной ячейкой производства.

Но это именно по международным вопросам маоистский режим ясно показал свою антиреволюционную сущность. В свои ранние годы режим КПК был связан с Советским Союзом, предприняв советского типа 5-летний план в 1953 г. Но позднее в этом же десятилетии китайские жалобы на недостаточность советской помощи после экономических дислокаций и иррациональности «Большого скачка», привели к расколу между пекинскими и московскими сталинистами. Через несколько лет Мао провозгласил, что «советский социальный империализм» является даже более опасным, чем Соединенные Штаты — позиция очень удобно следующая в русле стратегических целей правителей США уничтожить советское перерожденное рабочее государство. Советско-китайская граница скоро стала одной из наиболее милитаризованных в мире.

СССР при Сталине и его наследниках безусловно не был образцом революционного интернационализма. При Хрущеве Советский Союз даже отказался от поддержки Китая в его войне с капиталистической Индией в 1959 г. Но при всех звонких осуждениях Мао Цзэдуном советского «ревизионизма» маоистская внешняя политика была по существу идентичной политике Кремля. Обе происходили из националистической предпосылки «социализма в отдельной стране», которая вела сталинистов к поискам примирения с империализмом и к объятиям со всякими антикоммунистическими буржуазными националистическими режимами «Третьего мира» в погоне за торговлей и дипломатическими сделками. Это было продемонстрировано на Бандунгской конференции 1956 г. в Индонезии, где китайское правительство подписало декларацию «мирного сосуществования», обещая «невмешательство» в дела неоколониальных буржуазных государств.

Наиболее гибельным плодом пакта по ненападению, подписанного Китаем с буржуазными националистами было то, что мы видели в Индонезии в 1965 году. Режим Мао инструктировал Коммунистическую партию Индонезиям (КПИ), самую большую партию в капиталистическом мире с тремя миллионами членов и во много раз большим числом сторонников, поддерживать любой ценой политический блок с «антиимпериалистическим» режимом Сукарно, союзником Пекина. Базируясь на сталинистской схеме «постадийной» революции — сначала революции, ограниченной (буржуазной) демократией, за которой следует позже борьба за социализм — КПИ приняла политику «готонг ройонг» (национального единства) с индонезийской буржуазией и ее военными, вплоть до того, что заставляла рабочих вернуть назад заводы, которые они захватили у капиталистов.

В это ситуации, где рабочие были политически убаюканы обманным руководством Пекина и КПИ, индонезийский генштаб устроил переворот, ведомый генералом Сухарто, за которым последовала жуткая кровавая баня. Вместе с межобщинной бойней и массовым убийством этнических китайцев сборищем исламских фундаменталистов, режим уничтожил по крайней мере пол-миллиона коммунистов и симпатизирующих им. Реакцией Пекина на эту катастрофу был протест против преследований лиц китайской национальности и «сожаление» о сломе дружеских отношений между двумя правительствами! Массовое убийство коммунистов не упоминалось в китайской печати вплоть до 1967 г.

С уничтожением «коммунистической угрозы» в этой стратегически важной стране тихоокеанского региона империалисты США настолько осмелели, что начали эскалацию наземного вторжения в Южный Вьетнам в попытке подавить освободительную борьбу Северного Вьетнама и Национального фронта освобождения (НФО) на юге. В то же самое время консолидация Индонезии как бастиона «свободного мира» антикоммунизма создала условия для развития в дальнейшем «пораженческого» крыла американского правящего класса, когда героические вьетнамские борцы изгнали их из Индокитая. Даже «ястреб» Ричард Никсон назвал свои мемуары No More Vietnams (Больше никаких Вьетнамов) — отражение определенной точки зрения американского правящего класса, что США могли безопасно выйти из войны, не сулящей им победы, не подвергая опасности свои стратегические интересы в Юго-Восточной Азии.

Другой пример преступных результатов сталинистского национализма можно видеть во Вьетнамской войне, когда Китай Мао Цзэдуна блокировал проход к Вьетнаму советской военной помощи, которая сама часто была далеко не первоклассной по сравнению с вооружением, которое Кремль раздавал буржуазным «союзникам», таким как Нассер в Египте. В разгар «Культурной революции», когда радикальные левые во всем мире хвалили Китай Мао Цзэдуна как революционную альтернативу заплесневелых кремлевских бюрократов, Лига спартаковцев настаивала, что при враждебности режима Мао к Советскому Союзу «опасность империалистического альянса с Китаем против Советского Союза нельзя сбрасывать со счетов» (Китайский меньшевизм//Спартаковец (английское издание) № 15-16, апрель-май 1970 г.).

Это предсказание сбылось с официальным сближением между США и Китаем, отмеченного визитом военного преступника Никсона в Китай в 1972 г., когда американские бомбы сбрасывались на Индокитай. В ответ на это Лига спартаковцев призвала к «коммунистическому единству против империализма», которое требовало политической революции против правительств Москвы и Пекина. Во время этого периода Лига спартаковцев смогла склонить к троцкизму отдельные группы и лиц, которые порвали с маоизмом вследствие предательства Китаем революционной борьбы во всем мире.

Китайское предательство вьетнамцев усилилось при Дэн Сяопине. Через четыре года после того как Северо-вьетнамская армия и НФО выгнали США и их марионеточный режим, Китай решил «преподать кровавый урок» своим вторжением во Вьетнам. Эта гнусная акция была предпринята в ответ на то, что руками вьетнамских войск был изгнан китайский союзник Пол Пот в Камбодже, виновник геноцида. Осуждая предательство Пекина, мы провозгласили: «Китай! Не будь орудием американского империализма!». В конце концов это была закаленная в боях вьетнамская армия, которая преподала урок Пекину. Скоро после этого убедительного поражения Китая Вьетнамом, Китай бросился на поддержку реакционному, женоненавистному, поддержанному США исламскому режиму моджахедов в Афганистане, которые боролись с Советской Армией после ее введения туда в 1979 году.

Альянс Китая с США, инициированный Мао и Чжоу Эньлаем, помог установить политику «открытых дверей» Дэн Сяопина для империалистической эксплуатации в следующем периоде. Сегодня, наследники Мао даже не говорят о социализме, но вместо этого открыто предлагают себя в качестве компрадоров (агентов) империализма. Но сколько бы они ни трубили об «успехах» своих экономических «реформ», эти меры создали огромные трещины в обществе, которые угрожают превратиться в массовые волнения в любой момент. Такое потрясение произошло на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. и оно почти привело к крушению режима хрупкой сталинистской бюрократической касты.

Призрак Тяньаньмэня

К концу 80-х годов последствия китайской экономической политики «открытых дверей» чувствовались во всем обществе. Гнев народа по отношению к коррупции нарастал по мере того, как все больше партийных боссов, погружавшихся в мир бизнеса, разворовывали государственные ресурсы и выставляли напоказ свое новое богатство. В то время как строительство процветало в «специальных экономических зонах» на юго-восточном побережье, городское население по всему Китаю страдало от высокой инфляции — шокирующего нового явления в Народной Республике. Официальный уровень инфляции в 1988 г. был 19 процентов, который даже при заниженной оценке для городских жителей все равно был в три раза выше уровня инфляции за год перед этим. В то же самое время зарплаты в государственной промышленности выросли только на 1 процент в том году. С уменьшением доходов рабочих и возросшей неуверенностью в сохранении своей работы рабочие волнения резко возросли в годы перед 1989. В сельской местности производство зерна падало, вызвав дефицит продуктов в городах, в то время как крестьянские доходы перестали расти. Это помогло подстегнуть бег десятков миллионов крестьянских рабочих в города.

Социальные напряжения, вызванные рыночными «реформами» взорвались весной 1989 г., когда труженики Пекина присоединились к студенческим протестам на площади Тяньаньмэнь, создав почти смертельный кризис для сталинистских правителей. Самая большая площадь в мире Тяньаньмэнь является политическим центром Китая. Мавзолей Мао Цзэдуна на южной стороне, Большой народный дворец — грандиозное здание правительственных конгрессов на западной стороне, в центре — Памятник народным героям Китайской революции. В нескольких стах метрах находится группа зданий Чжонгнанхай — штаб-квартира КПК.

Это на площади Тяньаньмэнь Мао провозгласил Народную Республику в 1949 году. С тех пор, она все время была любимым местом для официальных празднований, митингов и военных парадов. Но иногда она также становилась свидетелем массовых демонстраций протеста. И начиная с середины апреля и до 4-го июня 1989 г. площадь была оккупирована десятками тысяч студентов и рабочих протестовавших против ненавистного режима Дэн Сяопина.

Недавний документальный фильм Кармелы Хинтон (Carmela Hinton), названный The Gate of Heavenly Peace (Ворота небесного мира) дает полезное освещение событий на площади Тяньаньмэнь. Фильм включает короткую историю предшествующих демонстраций на этой площади, наиболее значительной из которых была демонстрация 5 апреля 1976 г. излияния чувств жителей Пекина, возлагавших венки в честь умершего премьер-министра Чжоу Эньлая. Произошедшая в конце «Культурной революции», начавшись как дань памяти Чжоу Эньлаю, она вылилась в массовый протест против «Банды четырех», пока демонстрация не была силой разогнана. По всей вероятности протесты были делом рук Дэн Сяопина и его фракции, ведшей борьбу за наследие больного Мао. В то же самое время массы, которые собрались на площади, выражали свое желание прекратить деструктивный хаос, гротескно наименованный «Культурной революцией».

События 1989 г. вылились в качественно ином направлении, хотя занятие площади Тяньаньмэнь также началось с траурного митинга, на этот раз в честь бывшего генерального секретаря КПК Ху Яобана, который умер 15 апреля. Ху широко уважали за тот простой факт, что он был одним из немногих ведущих официальных лиц, лично незапятнанных коррупцией. Хотя он был протеже Дэн Сяопина, Ху заставили уйти в отставку после студенческих волнений 1986-1987 годов, которые начали вовлекаться рабочие в Шанхае — крупнейшем городе и коммерческом центре Китая.

События Тяньаньмэнь в 1989 г. начались, когда студенты факультета Истории партии в Народном университете поехали на велосипедах в середине ночи, чтобы возложить венки в память Ху к подножию Памятник народных героев революции, к тому же самому месту, где 13 лет до того жители Пекина чествовали память Чжоу Эньлая. На следующий день студенты со всех ВУЗов города объединились в марше на площадь с гимном революционных рабочих Интернационал. За этим последовал митинг у стен Большего народного дворца в попытке оказать давление на Всекитайское собрание народных представителей, так называемую национальную ассамблею Китая, принять их петицию. Как отпрыски относительно привилегированных семей, включая семьи высокопоставленных бюрократов, студенты чувствовали, что у них есть определенное право от рождения, чтобы требовать принять меры против коррупции и меры за увеличение студенческих прав. Они также требовали официального объяснения отставки Ху с поста партийного руководителя двумя годами раньше.

Скоро до 10 тысяч людей собралось на площади Тяньаньмэнь, включая рабочих и безработных. Ко времени похорон Ху 22-го апреля, начались протесты в провинциальных центрах, таких как Сиань, в провинции Шэньси, и Чанша, столице провинции Хунань. Через два дня после похорон студенты из 21 университета в Пекине объявили официальную забастовку. Группы молодежи распространяли свои требования в рабочих кварталах, все время подчеркивая, что они не являются оппозицией ни правительству, ни партии. Режим ответил 26 апреля угрожающей редакционной статьей в Жэньминь жибао, называя действия студентов «заговором» с целью разрушения социалистической системы. Тем не менее демонстрации продолжали расти и распространились на всему Китаю.

4-го мая 300 тысяч людей собралось на площади Тяньаньмэнь по поводу 70-й годовщины «Движения 4 мая», которое ведет свое начало от антиимпериалистических студенческих демонстраций, из которых родилась Коммунистическая партия Китая. После массовой демонстрации протеста 4 мая 1989 г. студенческие лидеры решили начать голодовку, чтобы вынудить уступки у правительства. Симпатии к голодающим привели к другой огромной демонстрации 17 мая, отмеченной массовым участием заводских рабочих со всего Пекина.

С этого момента режим был вынужден прибегнуть к решительным мерам и 20 мая было объявлено военное положение. Это было решающей поворотной точкой. В течение одного месяца сталинистские правители разрешали массовые демонстрации неповиновения, происходившие у них перед глазами. Но с началом массового участия рабочих в протестах Дэн и его клика поняли, что если они не подавят восстание, их дни сочтены. Как мы писали в то время: «Именно начало восстания рабочего класса против программы Дэн Сяопина „построить социализм капиталистическими методами“, придали протестам их массовость и потенциально революционное начало» (Уоркерс вангард, № 480, 23 июня 1989).

Последующие сообщения полностью подтвердили эту оценку. Когда протесты начались, только маленькая кучка любопытных рабочих посмела решиться пойти на гигантскую площадь. Все сообщения о роли рабочих в первые дни протеста говорят, что мелкобуржуазные студенты смотрели на них свысока как на «некультурных» потенциальных смутьянов. Рабочих держали на западной окраине площади, и студенческие дружинники их прогоняли, если они старались приблизиться к центру действий. Но с продолжением протестов и ростом числа участвовавших в этих протестах, рабочие начали эффективно организовываться, выдвигая свои собственные требования, придавая демонстрациям определенную социальную силу.

Жалобы рабочих концентрировались вокруг галопирующей инфляции и пышно расцветшей коррупции среди «коммунистического» бюрократического аппарата. Особой мишенью ненависти были дети Чжао Цзыяна (который заместил Ху на посту главы партии), Дэн Сяопина и других лидеров, которые невероятно обогатились благодаря своим семейным связям. Джеймс Майлс вспоминает: «Одна песня, которая особенно нравилась демонстрантам, начиналась словами „Дадао кандао (долой обогащающихся официальных лиц), дадао кандао, фан фубай (сопротивляйся коррупции), фан фубай“ и пелась на мотив колыбельной Брат Жак».

Листовки, выпущенные 20 апреля группой, которая стала известна как Пекинская рабочая автономная федерация (ПРАФ), требовали увеличения зарплаты и стабилизации цен и призывали к тому, чтобы «опубликовать личные доходы и владения высших партийных руководителей.» Листовка, называвшаяся «10 вежливых вопросов к КПК» спрашивала: «Г. и г-жа Чжао Цзыян играют в гольф каждую неделю. Кто платит за игру и другие расходы? ... Сколько домов и дач, разбросанных по всей стране имеют высшие партийные руководители?» Эта листовка язвительно заключала: «Не будет ли столь добра партия объяснить значение следующих терминов: 1) партия, 2) революция, 3) реакционер?» (Цитировано по Voices from Tiananmen Square—Beijing Spring and the Democracy Movement (Голоса с площади Тяньаньмэнь: Пекинская весна и демократическое движение) Мок Дзюю и Дж. Франк Гаррисон (J. Frank Harrison), Black Rose Books, 1990).

Руководители ПРАФ были рабочими со средних и больших государственных предприятий. Видя себя независимой рабочей организацией, ПРАФ на самом деле выполняла более широкие функции. Поделенная на отделы материально-технического снабжения, пропаганды и организации, она держала печатный станок в секретном месте и установила радиостанцию на западной окраине площади Тяньаньмэнь. Она стала постоянным «демократическим форумом»: каждый вечер транслировались заявления слушателей вместе с ворованными «нейбу» (внутренними) правительственными документами, что имело большой успех у слушателей станции. Скоро подобные же группы возникли в других местах Пекина и в разных местах страны.

Активисты разговаривали с соединениями НОАК на улицах о том, что значит быть ответственным в народной армии, и приглашали их присоединиться к ним в пении революционных песен. 24 мая большинству войск было приказано выйти из города.

К этому времени центральное правительство перестало существовать. Министерства прекратили работу и не было сделано никаких официальных заявлений. По некоторым сообщениям даже милиция присоединилась к протесту. События в Пекине были похожи на восстание венгерских рабочих в ноябре 1956 г., когда демонстранты успешно остановили первую волну Советских войск, посланных для их подавления. Рабочие собрания размножались не только в Пекине, но и в других местах страны. Эти формирования в зародыше могли бы развиться в рабочие советы, подобно тому как это случилось в Венгрии в 1956 г. и в России в 1917 г., где они сформировали основу для пролетарского государства, после того как большевики захватили власть.

Но китайские рабочие были неспособны довести эту исключительную ситуацию до политической борьбы, чтобы выставить бюрократических тиранов и захватить власть во имя самого рабочего класса. Хотя рабочие и молодежь показали огромную находчивость и героизм, их требования оставались частичными и начальными. Это указывает на необходимость вмешательства революционной партии, которая объединила бы все секторы рабочего населения, молодежь и женщин под руководством пролетариата, мобилизованного как сознательная революционная сила и претендент на власть. Как в Венгрии в 1956 г., так и в Китае в 1989 г., ключевым фактором было отсутствие революционного руководства, которое было осуществлено Большевистской партией Ленина и Троцкого в России в 1917 году.

За пекинской кровавой баней следуют восстания

К началу июня режим сумел перегруппироваться. Были вызваны новые войска, в частности 27-я армия. С наступлением темноты 3 июня около 40 тысяч солдат на бронетранспортерах двинулись в город и начали кровавую бойню против людей, собравшихся на улицах против них. Сообщалось, что когда войска достигли Тяньаньмэнь ранним утром 4-го июня, их первой целью была рабочая радиостанция на западной окраине площади. Один лидер студентов видел танки, уничтожавшие палатки ПРАФ и убившие 20 человек. В отличие от войны, развязанной против рабочих города, студентам, остававшимся на площади Тяньаньмэнь, было разрешено покинуть площадь в общем без какого-либо наказания. Их число затем сократилось до приблизительно 5 тысяч. Большинство студентов Пекинского университета покидало площадь по мере того как голодные забастовки прекращались и их заменяла молодежь из провинции.

Точное число убитых в резне 3-4-го июня невозможно определить, но вполне вероятно, что несколько тысяч людей было убито или ранено. Однако, террор армии не сумел подавить восстание. На самом деле, он разжег пролетарское сопротивление, поскольку группы «Готов умереть» вдруг возникли по всему Китаю. Одним из примеров таких групп был шанхайский отряд «Дикие гуси готовы умереть», описанная Эндру Уолдером «как организация, составленная из рабочих, которые, узнав о событиях в Пекине, собрались, чтобы соорудить баррикады, остановить движение, создать пропускные пункты на перекрестках, и выкрикивать лозунги протеста против массового убийства.» Группы граждан контролировали улицы Шанхая и Сианя в течение целой недели после 4-го июня. «Народные бригады» в Тяньцзине маршировали по улицам, призывая ко всеобщей забастовке и распевая лозунги «Расплатись за кровавый долг» и «Ниспровергни, ниспровергни, ниспровергни всех, пока никого не останется, чем больше хаоса, тем лучше».

Через несколько недель после всего этого власти открыли выставку о протестах в Военном историческом музее в Пекине. Во дворе музея была собрана коллекция сожженных военных машин. Внутри музея была карта, показывающая города, где происходили протесты. Более 80-ти было отмечено на карте. И это только по официальным данным. Народный поток втянул в себя безработных и временных рабочих из сельской местности, придав протестам определенную резкость. Одна, особенно неуправляемая группа «готовых умереть», в северо-восточном городе Харбине, распевала «Свергнем правительство», «Всеобщая забастовка», и «Мы хотим пить пиво»! В некоторых случаях отсутствие ясного руководства позволило явно реакционным элементам заставить свои голоса быть услышанными, включая тех, кто поднял лозунги в пользу Гоминьдана.

Даже малюсенькая китайская организация большевиков могла бы вырасти до таких размеров, что стала бы играть решающую роль в 1989 г. Нарождающуюся ситуацию двоевластия — когда рабочие в городах начали брать контроль в свои руки — нужно было развить в борьбу за политическую власть. Это означало бы, среди всего прочего, борьбу за трансформацию неформальных рабочих собраний в рабочие советы, открытые для всех кроме открыто контрреволюционных тенденций, и распространение такого типа организаций на сельские коммуны и особенно на вооруженные силы, выковывая реальные связи с солдатами и офицерами, которые не хотели стрелять в свой собственный народ. Национально координированные эти организации могли бы стать основой для революционного режима рабочей демократии, противопоставляя себя сталинистам и преданно борясь до смерти против капиталистической реставрации.

Режим оправдывал подавление протестов тем, что эти протесты были выражением «контрреволюционных» беспорядков. Но протесты были вовсе не контрреволюционными. Конечно был большой разброс политических и социальных аппетитов, выраженных студенческими демонстрантами. Социалистические стремления были часто смешаны с большими иллюзиями в отношении США и буржуазной демократии вообще. Иногда выступавшие на площади Тяньаньмэнь сравнивали свое движение с движением польской Солидарности, которая после своего возникновения как «независимый» профсоюз быстро развилась в контрреволюционное формирование, играя ведущую роль в реставрации капиталистического строя в Польше в 1988 г. Но сначала в центре требований протестантов были требования больших демократических прав и требования покончить с коррупцией, что являлось уравнительным по своей природе. Рабочие двигались на площадь Тяньаньмэнь, неся портреты Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, а не Чан Кайши.

Это было так, даже когда народная ненависть против правительства достигла своего пика после массового убийства в Пекине. Например, группа «Красный клан», которая возникла на Автомобильном сборочном заводе № 3 в Синьцзяне, далеко на китайском западе, когда новости об убийстве докатились до него, провозгласила в своих листовках, что «десять лет реформ были десятью годами коррупции, и десятью годами лишений для народа.» Эти лишения особенно остро чувствовались в этих отдаленных от бума на восточном берегу местах. Очевидно, автозаводские рабочие Синьцзяна не аплодировали открытию Китая для капиталистической эксплуатации.

Именно продолжающееся правление паразитических, жадных до денег сталинистских убийц, гарантирует, что силы, желающие раздувать истинно контрреволюционные беспорядки, будут набирать силу. Сейчас, когда Китай приближается к тому, что может стать смертельным кризисом для этого деформированного рабочего государства, необходимым условием для победы рабочих и крестьян является создание революционной уравнительно-коммунистической партии с программой защиты и расширения завоеваний Революции 1949 г. путем удаления бюрократической опухоли, которая создала «открытые двери» для будущего, которое сулит нищету для китайских трудящихся.

Китай и смертельный кризис сталинизма

Как только правительство Дэнa-Ли Пэня овладело контролем, оно развернуло жестокую погоню за ведьмами, направленную, главным образом, против рабочего класса. В то время как студенческие демонстранты испытывали незначительные репрессии, десятки рабочих по всей стране были казнены за «хулиганство» и другие сфабрикованные «преступления». В то время как режим через террор намеревался послать сигнал остальному рабочему классу, репрессии принесли только видимость «стабильности». Указанием этому служит то, что когда рабочим на государственных предприятиях Пекина сказали заполнить анкеты с указанием на их роль в протестах, 50 тысяч рабочих действительно признали свое участие. Можно только представить себе каково должно было быть их реальное число.

Всего через несколько месяцев начались события в Восточной Европе, которые снова потрясли китайских сталинистов. Протесты в ГДР, восточно-германском деформированном рабочем государстве привели к падению Берлинской стены в ноябре, начав нарождавшуюся политическую революцию. Восточно-германский пролетариат вышел на улицы с требованиями подлинной социалистической демократии, а не лицемерия и репрессий режима Хонеккера. ИКЛ предприняла самую широкую мобилизацию в нашей истории в политической борьбе с отступающим сталинистским режимом за будущее ГДР. Наше растущее политическое влияние в борьбе за пролетарскую политическую революцию в Восточной Германии, революционное объединение «красной Германии рабочих советов в социалистических Соединенных Штатах Европы» было очевидно в массовой мобилизации четверти миллиона рабочих в Берлине в просоветской антифашистской демонстрации, инициированной ИКЛ у памятника в Трептов-парке 3 января 1990 г. Сразу вслед за этой мобилизацией капиталисты Западной Германии с германскими социал-демократами, «их троянским конем контрреволюции», и восточно-германскими сталинистами, готовыми продать рабочее государство, ускорили контрреволюционное паническое бегство — «аншлюс». (Полный анализ смотри в английском издании Спартаковца, № 45-46, зима 1990-1991 г.г.) Последовавшее капиталистическое объединение Германии ознаменовало период смертельного кризиса сталинистского правления в Восточной Европе, кульминацией которого была победа капиталистических реставрационных сил в Советском Союзе в 1991-1992 годах.

Это было опустошительным поражением для рабочих и угнетенных всего мира, принеся ужасы массовой бедности, националистического кровопролития и несказанных других невзгод для народов Восточной Европы и бывшего Советского Союза. В то же самое время началось и усиление межимпериалистического соперничества по поводу того, кто станет во главе постсоветского мира. Несмотря на весь антисоветский национализм КПК, пекинские правители поняли, что теперь они стоят перед лицом резко увеличившегося давления со стороны США, Японии и других капиталистических держав. В течение последующих нескольких месяцев появились фракционные расхождения в партийном руководстве, включая группу вокруг шефа пропаганды Дэн Ликуна (известного как «Маленький Дэн»), которая забила тревогу относительно «буржуазной либерализации» и опасности «мирной эволюции», под которой имелась ввиду реставрация капитализма через продолжающиеся экономические реформы. Но «Большой Дэн» (Сяопин) победил, проталкивая идею, что Китай может избежать судьбу советских сталинистов погрузившись еще больше в море свободного рынка. Он считал, что только этим путем можно облегчить бедность китайского народа, которая по его мнению является главной угрозой «стабильности».

XIV партийный съезд в октябре 1992 г. формально благословил «социалистическую рыночную экономику». Новая конституция, принятая съездом, обошлась без старой формальной риторики «пролетарского интернационализма» и даже выбросила предложение, констатировавшее, что «социалистическая система является несравненно лучше, чем капиталистическая система». После съезда прокапиталистические «реформы» были значительно ускорены. Зоны «свободной торговли» СЭЗ с тех пор возникли по всему Китаю, включая дельту реки Янцзы, наиболее богатую область Китая.

С ростом внешних инвестиций в Китае наиболее растущим сектором экономики является «городские/деревенские предприятия». Хотя эти «коллективы» являются, предположительно, общественной собственностью, на самом деле кому они принадлежат далеко не ясно. Производя для рынка, эти предприятия от шахт до фабрик легкой промышленности являются исключительно эксплуататорскими. Виновником смертности на китайских угольных шахтах, около 10 тысяч в год, являются «коллективные» шахты, которые практически не контролируются никакими государственными властями. Эти предприятия порождают растущий местный буржуазный класс, часто связанный с иностранными инвесторами и офицерами армии.

Государственные чиновники массами бросились в китайский ничем нескованный мир бизнеса в качестве частных бизнесменов, «коллективных» предпринимателей и агентов для иностранных инвесторов. К началу 1993 г. около одной трети всех правительственных чиновников имели вторую работу, часто в качестве консультантов или в «паблик релейшнз», где их связи в бюрократических кругах давали им доступ к выгодной внутренней информации. Никто более не становится членом КПК, если это не ведет к продвижению в бизнесе. И нигде это не является более очевидным, чем в Шанхае — политической базе Цзян Цзэминя. Как сказал недавно руководитель шанхайского организационного отдела КПК по кадрам «Наша основная забота — это способность делать деньги.» Нынешний режим мечтает сделать Шанхай новым Гонконгом, предназначив массивный район Пудонг на другом от центрального Шанхая берегу реки Хуанпу для капиталистической застройки.

Коррупция процветает среди милиции, начиная со сборов на дорогах и кончая продажей милицейских мундиров на уличных рынках. Всё годится для делания денег в этой гнусной атмосфере. Несколько лет назад было обнаружено, что Всекитайская федерация женщин, отдел бюрократии, который будто бы борется с дискриминацией женщин, оказывается импортировал русских проституток для работы в гостинице в Гуанчжоу (Кантон), которой она совместно владела с группой гонконгских финансистов!

Ключевым фактором в контрреволюционном разрушении СССР было появление поколения привилегированных, образованных детей бюрократов, которые все больше отождествляли себя с капиталистическим Западом, надеясь на обеспеченную жизнь богачей для себя. Они были значительной частью советских «яппи», которые собрались вокруг Ельцина. Подобный феномен имеет место в Китае с возникновением «тайзиданг» (партия «принцев»), под которыми имеется ввиду официальные лица и родственники высших бюрократов, у которых нет даже отдаленно никакой привязанности к искаженному уравнительству ранней Народной Республики.

Как заметил Лев Троцкий о сталинском СССР: «То, что было лишь „бюрократическим извращением“, готовится ныне пожрать рабочее государство без остатка и на развалинах национализованной собственности выделить новый имущий класс» (Нерабочее и небуржуазное государство? (ноябрь 1937 г.) // Бюллетень оппозиции № 62-63). В сегодняшнем Китае одним из самых больших предприятий бизнеса является НОАК, самая сердцевина государства. Сначала военные поощрялись начинать бизнес, чтобы пополнить свой бюджет. Теперь НОАК владеет более 20 тысячами предприятий от «Палась» отеля в Пекине, одном из самых роскошных в стране, до заводов по производству велосипедов и холодильников. Ее самое большое предприятие в конгломерате Поли Групп, основным бизнесом которого является экспорт оружия, включая самолеты, ракеты «Шелковица» и другие более обычные вооружения, взятые из армейских складов.

Среди высшего офицерства армии, которое занимается кадрами Отдела вооружений НОАК, который в свою очередь руководит Поли Групп, есть зятья Дэн Сяопина, Чжао Цзыяна и бывшего Председателя КНР Янг Шанкуна. В 1993 г. двое самых высокопоставленных официальных лиц армии предупредили, что мероприятия по усилению армии находятся под угрозой из-за «декадентской капиталистической идеологии и образа жизни.» Возникновение экономических «удельных князьков», которые создали сильную региональную базу власти и все более становятся независимыми от контроля государственных властей, также разрушает бюрократический аппарат. Часто связанные финансово с иностранными инвесторами они работают вместе с местными официальными лицами армии и милиции, которым они дают хорошие взятки.

Усиливает эту угрозу национальному единству — достижение Китая, которое было, наконец, обеспечено Революцией 1949 г. — структура НОАК, составляющие армии которой базируются регионально. Борьба за власть в Пекине легко может превратиться в гражданскую войну между подразделениями НОАК, борющимися между собой на региональной основе. Капиталистическая контрреволюция принесла бы не только экономический коллапс и нищету, но и опасность возвращения всесильных милитаристов и кровавый политический хаос.

Китай, являясь государством этнически относительно гомогенным с меньшинствами, составляющими около 8 процентов, не сталкивается с такого же типа националистическими сепаратистскими движениями, которые помогли разрушить многонациональные Советское и Югославское рабочих государства. В то же самое время территории, населенные тибетцами, монголами и мусульманскими народами провинции Синьцзянь, огромны и представляют военную значимость. Хотя китайские меньшинства сделали большой скачок в грамотности, здравоохранении и других областях после 1949 г., они страдают от дискриминации со стороны шовинистической бюрократии народности хань.

Сталинистский национальный шовинизм помог открыть двери реакционным сепаратистским силам, поддержанным США и другими империалистическими державами. В течение десятилетий империалисты использовали требование независимости для Тибета как таран против китайского деформированного рабочего государства. Недавно в протестах угнетенных тюркско-говорящих мусульманских групп в провинции Синьцзян, произошедших незадолго перед смертью Дэна, были указания на вовлеченность реакционных мусульманских сепаратистов, базировавшихся в соседнем Казахстане, бывшей средне-азиатской Советской республике. Троцкистская партия в Китае старалась бы мобилизовать пролетариат для защиты прав национальных меньшинств против ханьского шовинизма.

Гонконг: британские колониалисты уходят, капитализм остается

Хотя «тайзиданг» могут мечтать о преобразовании самих себя из социальных паразитов в капиталистический правящий класс, на самом же деле, кто окажется наверху, если контрреволюция победит, будут заморские китайские бизнесмены, которые накачивают миллиарды долларов своих инвестиции в Китай. В отличие от Октябрьской революции 1917 г., которая уничтожила русскую буржуазию как класс, Китайская революция по сути дела выгнала Гоминьдан из страны на Тайвань, Гонконг и другие места, позволив классу буржуазии сохранить сплоченность. Сегодня он возвращается назад через свои инвестиции. Китайская первая СЭЗ «свободной торговли» находилась в Шензене, фермерской деревне рядом с Гонконгом, которая выросла в город в 2 миллиона жителей всего лишь за 10 лет. Основные инвестиции пришли от гонконгских капиталистов, которые построили фабрики обуви, текстиля и игрушек, эксплуатируя рабочих, которым платили зарплаты куда меньшие, чем по другую сторону границы. В последние годы с ростом СЭЗ инвестиции льются из Тайваня, Сингапура и других мест.

В течение столетий китайские торговцы играли важную роль в коммерции юго-восточной Азии, заработав себе имя «евреев Азии». В последние несколько десятилетий экономического роста в регионе, китайский капитал вытеснил японский в качестве основного источника инвестиций в Азии. Расширенные семьи в центре этого феномена включают некоторых самых богатых людей в мире. С их капиталом, родственными связями внутри Китая и прочными связями с мировыми банкирами и высшими политическими фигурами, они составляют капиталистический правящий класс в резерве. Одним из примеров таких семей является клан Риади в Индонезии, чья финансовая поддержка американского президента Клинтона спровоцировала отвратительный приступ шовинизма «желтой опасности» в США.

Сильное притяжение, которое этот класс уже оказывает на материковый Китай видно в Гонконге, откуда происходят 60 процентов иностранных инвестиций в Китае. Гонконг уже фактически полностью интегрирован с соседней ему на материке провинцией Гуандун, с которой он имеет общие культурное наследство и язык (кантонский). Большая часть дельты реки Сицзян (Жемчужная) стала огромным фабричным регионом «свободной торговли» и все больше фермерских земель переходят каждый год в руки капиталистических застройщиков. Официальные лица Гуандуна больше подотчетны денежным мешкам Гонконга, чем властям Пекина. Как говорит старая кантонская пословица: «Горы высоки, а император далеко.» Гонконг также служит дорогой к обогащению многих материковых правительственных и военных чиновников благодаря их положению в торговых компаниях и фальшивых корпорациях, которые они создали, чтобы переправлять деньги назад в Китай для инвестирования в совместные инициативы и другие капиталистические предприятия.

Неминуемое возвращение Гонконга под китайское правление привело к необыкновенно циничному потоку словесной чепухи о «человеческих правах» со стороны бывших британских колониальных правителей и западных средств массовой информации. Со времени захвата острова в 1841 г. во время Первой «опиумной» войны против одряхлевшей китайской династии Цзинь Британия правила колонией почти как полицейское государство, жестоко угнетая своих китайских подданных. Гонконг стал прибежищем как для английских, так и китайских торговцев наркотиками, китайских милитаристов и позднее гоминьдановских мошенников, бегущих с материка в 1947-1949 г.г. Но когда партизанская армия Мао приблизилась к Гонконгу в конце гражданской войны, Мао, пока он искал союзников среди других империалистических держав, приостановил продвижение, столкнувшись с враждебностью США. Сегодня блеск экономического «чуда» Гонконга скрывает одну из самых глубоких в мире пропастей между богатыми и бедными. Около 10 тысяч гнусно эксплуатируемых рабочих и престарелых живут в стальных клетках, поставленных одна на другую в два или три этажа. В феврале 1996 г. 24 бездомных умерли одной ночью во время особенно холодной погоды.

Тонкая облицовка демократических свобод в Гонконге, которую, кричат империалисты, Китай собирается попрать, была предоставлена только после соглашения 1984 г. о возвращении колонии Китаю.

В ответ на империалистический крик относительно «человеческих прав», Пекин указал на то, что его проектируемые законы для Гонконга на самом деле основаны на собственном законодательстве Британии времен колониальной эры! Только один этот факт говорит красноречивее всяких слов о целях китайского сталинистского режима. Пекин заранее обещал не трогать гонконгских капиталистических магнатов — политика, символизированная назначением корабельного магната Тунг Чи Хва управлять Гонконгом за центральное правительство. В ответ после передачи Гонконга 1 июля националистическая бюрократия овладеет контролем над самым большим контейнерным портом в мире и самым большим в мире резервом иностранной валюты.

Самой главной заботой хрупкой сталинистской бюрократической касты является поддержка стабильности, и чтобы сделать это она сама вводит свой свод законов полицейского государства, проводимый в жизнь местной милицией и 10 тысячами солдат НОАК, дислоцированных в Гонконге. Пекинская политика «один Китай, две системы» направлена не столько на Гонконг, сколько на Тайвань. Защищая капиталистическую собственность в Гонконге, сталинисты надеются показать гоминьдановской буржуазии, чьи войска уничтожили тысячи тайванцев в 1947 г., чтобы консолидировать свое жестокое правление на острове, что их права собственности будут надежно защищены в случае воссоединения с материком.

Троцкисты могут только приветствовать, что прогнившая Британская империя потеряла свою последнюю колонию со спуском ненавистного флага «Юнион Джэк» и с поднятием пятизвездочного красного флага Народной Республики 1 июля. Но как писала Лига спартаковцев Британии в статье Britain Out of Hong Kong! (Британия вон из Гонконга!) // Уоркерс хаммер № 109, сентябрь 1989 г.), мы за «одну страну, за одну систему под властью рабочих». Мы смотрим на ранний период китайского коммунизма до того, как ликвидаторская линия сталинского Коминтерна привела к обезглавливанию Революции 1925-1927 г.г. В 1922 г. КПК возглавляла забастовку 10 тысяч моряков Гонконга. Тремя годами позже руководимый коммунистами Забастовочный комитет Кантона-Гонконга провел 16-месячную забастовку после убийства британскими солдатами антиимпериалистических демонстрантов в Шанхае. Эти коммунисты боролись за освобождение Гонконга и остального Китая через мобилизацию рабочего класса во главе битвы за национальное освобождение. Сегодняшний сталинистский «коммунистический» режим легко проституирует на капиталистических хозяевах Гонконга, стараясь только сохранить привилегированные позиции для бюрократов из КПК, в то время как китайская буржуазия приступает к захвату того, что она потеряла в Китае в 1949 году.

Рыночный хаос

Китайские правители хорошо осознают, что низы общества кипят недовольством. Главной целью нападения китайских свободных рыночников являются сеть государственных промышленных предприятий — все еще сердцевина экономики — и социальные льготы на этих предприятиях, которые там имеют рабочие.

Заморские капиталистические интересы и «либералы» внутри Китая требуют от правительства срезать субсидии этим отраслям промышленности. Несмотря на спазматические начинания и остановки в этом направлении Пекин все еще распределяет 70 процентов своих банковских займов для поддержания на плаву государственных предприятий. Почему? Ответ лежит в динамике, описанной Троцким относительно сталинской правящей касты в Советском Союзе: «Она продолжает охранять государственную собственность, лишь поскольку страшится пролетариата.» Так, в 1992 г. волна воинственных акций рабочего класса заставила правительство отказаться от своего плана «уничтожить три священных коровы» — пожизненную гарантированную работу, зарплату и социальные льготы.

В то же самое время центральное планирование — фундамент всей экономической системы рабочего государства — было сильно ослаблено. Многие государственные заводы были вынуждены продавать свою продукцию непосредственно на рынке, в то время как доля государственного сектора в промышленном производстве страны упала до 42% в прошлом году с 78% в 1978 г. В то же самое время, хотя и были некоторые сокращения на государственных заводах, массовые увольнения не поощрялись, потому что правительство по закону обязано найти новую работу для тех, кто был уволен. С другой стороны, в силу больших ограничений в получении кредита, неуспешные государственные фирмы резко сокращают льготы, такие как образование и медицинское обслуживание для семей рабочих. И пока все еще нет никакой социальной «защиты» для тех, кто был выброшен с работы.

Первый раз в «Народном Китае» значительное число городских жителей, по оценкам около 15 миллионов, живет ниже официальной черты бедности. Ответом режима было поощрить рабочих находить вторую работу или самим пойти в бизнес, несомненно надеясь, что это оставит рабочим меньше свободного времени для занятий политикой. Но атаки на жизненные стандарты рабочих помогли разжечь огонь протеста и забастовок за последние шесть лет.

Источников потенциального брожения в Китае много и они обширны. Рабочая сила на «коллективных» предприятиях привлекается в основном из огромных масс тружеников из сельской местности, которые не могут заработать на жизнь, живя на фермах. Возникшая в результате слома деревенских коммун в начале и в середине 1980-х годов эта гигантская «резервная армия рабочих» была сначала привлечена для обеспечения СЭЗ рабочей силой. Сейчас они широко используются по всему Китаю. В городах они выполняют опасные строительные и другие работы, которые городские жители отказываются выполнять. В то же самое время у них нет основных социальных защит и льгот. Отчаявшись найти жилье, труженики мигранты — известные как «армия Дэна» — часто живут вне городских центров в сегрегированных анклавах с другими тружениками из той же самой области, говорящими на том же диалекте.

В 1994 г. транзитное население составляло по крайней мере 20% населения Шанхая, тогда как в Пекине мигрантов насчитывалось 3,2 миллиона. Отчаянная судьба мигрантов — главный фактор в растущей преступности в Китае является пороховой бочкой, готовой взорваться. Как комментировала одна шанхайская газета в 1993 г.: «Даже если только 1 процент этой огромной массы людей не будет иметь средств к проживанию, наступит социальный хаос…. Если они объединят свои силы с миллионами безработных в городах, тогда последствия будут еще более немыслимы.»

Результат роспуска деревенских коммун в Китае был гибельным для масс крестьянства. Будучи местом проживания для четверти населения мира, Китай обладает только 9 процентами орошаемых земель. Проблемы китайского сельского хозяйства поистине не поддаются решению, если Китай не интегрируется в мировую плановую экономику, которая обеспечила бы его машинами, электроэнергией и другими составляющими, необходимыми для современного крупномасштабного сельскохозяйственного производства. Предоставленный самому себе Китай просто не смог бы достичь такого уровня техники. Но коллективизация сельского хозяйства при Мао по крайней мере давала административные способы обеспечить крестьянам средства на проживание и хотя бы минимальный уровень для охраны здоровья и образования.

При Дэн Сяопине, однако, коммуны стали рассматриваться как препятствие для освобождения рабочей силы и поощрения роста сельского бизнеса. Фермы теперь были разделены на индивидуально оперируемые участки земли в «системе семейной ответственности.» Более успешные крестьяне — или те, кто имел правильные «гуанкси» (связи) — поощрялись нанимать рабочих и заниматься маленьким частным или «коллективным» бизнесом. Таким способом создавалась сельская буржуазия, а ниже ее огромный класс бедных крестьян. Здравоохранение и образование теперь платны и выше всяких средств большинства крестьян.

Официальная коррупция значительно усугубляет бедственное положение крестьянства. Местные официальные власти передают все большие куски земельной собственности строителям, одновременно требуя как обычно, чтобы крестьянские хозяйства платили налоги или «взносы» за проекты, которые никогда не материализуются. Один журнал, сообщавший о деревне в южном Китае, где у крестьян, которые не могли уплатить свои налоги, была отнята их собственность, писал, что жители думают об официальных лицах «хуже чем о ГМД (Гоминьдане)». Несколько лет назад Пекинг дейли процитировала старую крестьянку с северо-востока, которая осуждала воровство местных бюрократов, говоря «Крестьяне просто не могут выносить этого. Если официальные лица будут продолжать так себя вести, нам не останется ничего больше как восстать.» В 1993 г. китайская Академия общественных наук сообщала, что «процессии, демонстрации и атаки на местные правительственные учреждения» достигли беспрецедентного уровня с тех пор как КПК взяла власть.

Среди первых, кто пострадал от сталинистских реакционных мер были женщины Китая, для которых Революция 1949 г. в первый раз открыла возможности вхождения в социальную и экономическую жизнь. Но в то время как Китайская революция сделала большой прогресс в улучшении прежнего рабского положения женщин, их общественное освобождение было ограничено китайской бедностью и прославлением сталинистским режимом семьи, в которой коренилось угнетение женщин.

Сегодня, однако, с возвращением к семейному фермерству и распространением повсюду коррупционной практики такие дореволюционные злодеяния, как убийство новорожденных девочек и похищение женщин для продажи их в качестве «жен», снова появились. В городах женщины рабочие увольняются часто в первую очередь директорами государственных предприятий, пытающихся срезать затраты и которые больше не хотят платить за льготы по материнству. На предприятиях в СЭЗ в подавляющем большинстве работают молодые женщины, где часто они трудятся по 14 часов в сутки с едва ли одним выходным в месяц, пока владельцы предприятий находят это выгодным. Когда они теряют свою работу, их ждет жалкое будущее снова на фермах, чтобы трудится на полях без машин и рабски работать на дому, где отсталые конфуцианские «семейные добродетели» снова утвердились.

В то время как прокапиталистические «реформы» режима угрожают уничтожить некоторые ключевые достижения Революции 1949 г., они также служат тому, чтобы подорвать административные механизмы сталинистского правления. Сельские коммуны, например, давали крестьянам не только основное обслуживание, но также создавали рамки для партийных кадров для обуздания их подданных. Одним из результатов притока сельских рабочих в города было по сути разрушение системы прописки, которая прежде ограничивала возможности китайских граждан передвигаться по стране. Освободив государственные промышленные предприятия от обязанностей создания основных льгот для рабочих, режим также подорвал «данвей» (рабочие бригады) — ключевой инструмент бюрократического контроля за рабочими.

Национализм и контрреволюция

Это заявление помогает объяснить почему китайский режим бросает в тюрьму или в страшные «лаогай» (трудовые лагеря) даже «чуть-чуть» диссидентов. Иллюстрацией крайнего страха бюрократии к любого рода политическому выражению является то, как она справлялась со спором с Японией относительно голых маленьких островков, известных китайцам как острова Дьяоюйдао и японцам как Сенкаку. Когда группа японских правых предъявила территориальные претензии на них, китайское правительство присоединилось к националистам Гонконга и Тайваня в разжигании шовинистической демагогии. Но когда студенты в Пекине начали демонстрации протеста против их захвата, китайские руководители замолкли, поставили 100 дополнительных милиционеров вокруг Японского посольства и запретили всякие протесты. Как сказал Нью-Йорк таймс (19 сентября 1996 г.) один интеллектуал: «Правительство боится, что если они позволят студентам демонстрировать против японцев, то может оказаться, что среди 10 тысяч демонстрантов найдется пара безработных, которые станут кричать „Хлеба!“ и „Нам надо жить!“ и тогда демонстрация может преобразиться полностью.»

Режим в Пекине настолько хрупок, что он не может позволить демонстрации протеста, даже когда они находятся в полном согласии с государственной политикой! В своих попытках предотвратить социальные беспорядки правительство Цзян Цзэминя в последние годы сознательно взращивает наиболее бешеные националистические настроения, проповедуя, что рыночная экономика сделает Китай супердержавой. В коммюнике, выпущенном после пленума КПК в октябре было объявлено о кампании «духовной цивилизации», направленной на продвижение патриотизма «во все проникающей и непрерывной манере» и поощрения «семейных добродетелей» и других аспектов «традиционной» китайской культуры.

Спор об островках Дьяоюйдао показателен в том, какую контрреволюционную роль играет национализм в деформированных рабочих государствах. Трюк, выкинутый японскими реваншистами на островках, которые не заселены и не имеют никакого военного значения, никоим образом не представлял какой-либо угрозы Китаю. С марксистской точки зрения он несомненно не поднимал вопрос о военной защите китайского деформированного рабочего государства. После того как Пекин заглушил открытые протесты, вопрос был перехвачен правыми в Гонконге и на Тайване, которые послали туда суда под флагами и Тайваня и Народной Республики. Имели также место массовые демонстрации в Тайбэе и Гонконге. Некоторые из них имели характер озлобленного антияпонского расизма. Правые националисты, таким образом, стали поборниками антияпонских сентиментов, которые были очень заметны на материковом Китае в 65-ю годовщину жестокой японской оккупации Маньчжурии.

Отбросив даже фиговый листок «социалистической» демагогии, сталинистская бюрократия видит в реакционных «конфуцианских» традициях и национальном шовинизме средство создания некоторого идеологического клея, который помог бы держать население в узде. Идеология, рождающаяся с возникновением капитализма из феодального общества, — национализм является ложным сознанием для китайского пролетариата. Он является, однако, истинной идеологией гонконгских капиталистов и нарождающейся китайской буржуазии материкового Китая. Национализм был важной политической силой в контрреволюционной волне, которая захлестнула бывший Советский Союз и Восточную Европу. И это относится как к национализму маленьких народностей, который взращивался на протяжении десятилетий Госдепартаментом США и ЦРУ, так и к шовинизму правящей касты, поскольку они помогли раскрутить элементы, смотревшие на капиталистическое правление как на дорогу к статусу великой державы. Те, среди членов Коммунистической партии Советского Союза, которые претендовали на то, что они стоят за сохранение «социализма», скоро оказались в «красно-коричневом» блоке с настоящими фашистами. Национализм уже играет подобную роль в Китае. Таким образом, во имя создания «великого Китая» бюрократия приглашает китайскую буржуазию вернуться обратно в страну, из которой она была выкинута в 1949 г.

И националистическая бюрократия в Пекине и многие империалистические представители предсказывают, что Китай станет следующей мировой сверхдержавой, если он будет продолжать развивать рыночную экономику и держать трудящихся под железным каблуком. Но это — неосуществимая мечта. Китай безусловно не является больше слабой разделенной страной, какой он был до революции, когда США, Франция, Япония и другие империалистические державы добились для себя «концессий» на его территории. Однако, Китай все еще сталкивается с наследием столетий отсталости, особенно в том, что касается аграрного вопроса. Сегодня, несмотря на огромный рост городских районов, Китай остается погрязшим в трясину очень отсталых обедневших районов в глубине страны, где, согласно Мировому Банку, около 350 миллионов людей — четверть населения страны — существует менее, чем на 1 доллар в день.

Капиталистический Китай стал бы ареной интенсивного империалистического соперничества. Это из-за «права» эксплуатировать Китай велась тихоокеанская война между США и Японией в 1941-1945 г.г. Сегодня две тихоокеанские державы снова обращают взоры на беспрепятственную эксплуатацию огромного китайского пролетариата, а также на богатую ресурсами Сибирь, открытую для империалистического грабежа в результате разрушения Советского Союза. США остаются доминантной силой со 100 тысячами солдат, расположенных в Азии, около одной трети из них в Южной Корее. Но Япония становится все более самоуверенной. На пресс-конференции в начале января этого года в Токио японский премьер-министр Рютаро Хасимото предупредил, что дни когда Япония могла «действовать, считая мир и процветание само собой разумеющимися в международном сообществе под крылышком США, уже прошли» (Интернэшнл геральд трибюн, 8 января 1997 г.).

Пролетарская политическая революция в Китае немедленно встретилась бы лицом к лицу со смертельно опасной враждебной империалистической реакцией. Она также послала бы взрывную волну по всему миру и решительно вдохновила бы международный пролетариат, который был политически и экономически отброшен назад буржуазным натиском и триумфом по поводу так называемой «смерти коммунизма» со времени капиталистической контрреволюции в бывшем Советском Союзе в 1991-1992 г. г. Пролетарская политическая революция в Китае также нашла бы важнейшей источник поддержки в классовой борьбе пролетариата восточной и юго-восточной Азии. Демонстрации и забастовки, которые происходили в Индонезии в прошлом году против презираемой коррумпированной диктатуры Сухарто направили воинственных рабочих против некоторых из тех же самых капиталистических интересов, которые размещали свои капиталы в Китае, чтобы эксплуатировать там рабочих. Почти по всей юго-восточной Азии инвестиции капитала создали молодой пролетариат с потенциалом сбросить, под революционным руководством, жестоко эксплуататорские режимы в этом регионе.

То, что случится в Китае в ближайшем будущем, будет иметь огромное значение для Корейского полуострова. Забастовки по всей стране, организованные воинственными независимыми профсоюзами, которые потрясли Южную Корею ранее в этом году, показали огромный потенциал южнокорейского пролетариата в борьбе против своих капиталистических эксплуататоров. Между тем, расточительное, сильно деформированное рабочее государство Северной Кореи находится на последнем издыхании, поскольку население просто шатается от страшного голода. Однако преступно продажная бюрократия в Пекине отказывается давать отчаянно необходимую продовольственную помощь своему былому северокорейскому союзнику из-за почтительного отношения к своим южнокорейским деловым партнерам. Революционное рабочее и крестьянское правительство в Китае боролось бы, как боремся мы, за революционное объединение Кореи и мобилизовало бы все возможные ресурсы, чтобы облегчить голод по другую сторону своей северо-восточной границы, и дало бы политическую и моральную помощь южнокорейским рабочим в их борьбе по уничтожению злостных эксплуататоров, которые требуют безусловной сдачи Севера в объединенной капиталистической Корее.

За ленинскую троцкистскую партию!

Китай быстро приближается к критической точке. Те активисты, которые хотят бороться с опасностью возврата капиталистического порабощения должны понять, что то, что они знают о коммунизме является в лучшем случае весьма искаженным представлением. Со времени поражения Революции 1925-1927 г.г. коммунизм либо отождествлялся с маоистским утопическим крестьянским национализмом, либо виделся только как циничное название для тех, кто ищет использования своих бюрократических связей для того, чтобы стать эксплуататорами трудящихся. Контрреволюционное разрушение СССР и деформированных рабочих государств Восточной Европы полностью подтвердило прогноз Льва Троцкого, предложенный им в анализе перерождения Российской революции при сталинизме: либо рабочие сметут паразитическую бюрократию, либо бюрократия подготовит почву для восстановления капитализма. Решающий вопрос — это вопрос о революционном руководстве. Настоящая ленинская партия должна также служить коллективной памятью рабочего класса. Отсюда борьба ИКЛ, чтобы донести подлинную программу ленинизма до китайского пролетариата, включая запрещенную историю китайских троцкистов (см. Origins of Chinese Trotskyism (Происхождение китайского троцкизма) // Спартаковец (английское издание) № 53, лето 1997 г.).

Когда ситуация политической революции начала развиваться в Восточной Германии в ноябре 1989 г., ИКЛ бросила все ресурсы, которые она могла привлечь, чтобы выступить с программой, призывавшей за то, чтобы «остановить капиталистическое воссоединение» и за «красную Германию рабочих советов в социалистических Соединенных Штатах Европы». В Советским Союзе сразу за контр-переворотом Ельцина против уже никому не нужных сталинистов из ГКЧП, ИКЛ немедленно напечатала листовку, широко распространявшуюся в Москве, призывавшую рабочих «Долой ельцинско-бушевскую контрреволюцию!». Но хотя пришло время действовать для советского пролетариата, рабочие, циничные, подавленные и разделенные после десятилетий сталинистской лжи, не двинулись с места. Сознание пролетариата, которое позволило совершить Октябрьскую революцию уже давно было деформировано ретроградным национализмом Сталина (часто замаскированным под советский «патриотизм», особенно во время Второй мировой войны, когда Сталин использовал «защиту родины» как идеологию, мобилизовавшую население уничтожения гитлеровского Третьего рейха). Ложь и отговорка строительства «социализма в отдельной стране», с целью оправдания контрреволюционной внешней политики предательства революций во всем мире, чтобы умилостивить империализм, были полной противоположностью революционной интернационалистической программы большевистской партии Ленина и Троцкого.

От Германии до России сталинисты стали посредниками в предательстве этих стран империализму. Падение рабочих государств, управляемых сталинистами, означало огромное поражение для трудящихся и угнетенных всего мира, возвещая собой период буржуазного триумфа по поводу предполагаемой «смерти коммунизма». Но хотя сознание трудящихся было отброшено назад этим поражением, мы, троцкисты, говорим, что это сталинизм оказался полным банкротом. Коммунизм продолжает жить в классовой борьбе трудящихся и в политической программе ИКЛ как партии революционных марксистов, которые борются за новые Октябрьские революции.

Контрреволюционное разрушение Советского Союза очень вдохновило тех, кто хотел бы вернуть Китай ко дням капиталистического рабства и империалистического порабощения. Но есть также свидетельства, указывающие на бурную социальную борьбу против обнищания и эксплуатации свободного рынка в ближайшем будущем. Какое направление примет эта борьба? Рабочему классу для захвата политической власти, чтобы построить Китай рабочих, солдатских и крестьянских советов, требуется руководство ленинской троцкистской партии, которая действовала бы в качестве защитника всех, кто находится в огне наступления экономики свободного рынка. Такая партия предприняла бы специальные меры для организации сверх-эксплуатируемых приезжих рабочих, которые создают потенциально крепкое звено между городским рабочим классом и огромной массой крестьянства во внутренних районах Китая. Она дала бы толчок вперед в деле прав женщин: начиная с защиты их мест работы, и вплоть до беспощадной борьбы против порабощения женщин поставщиками женихов и домашними тиранами.

Чтобы выковать интернациональную уравнительно-коммунистическую партию требуется политическая борьба против не только сталинистских горе-правителей, но также и тех, которые вели бы рабочих в лагерь «демократической» контрреволюции. Некоторые диссиденты времени Тяньаньмэнь были вовлечены в усилия организовать, особенно в капиталистических СЭЗ, профсоюзы, оппозиционные к корпоратистской Всекитайской федерации профсоюзов, созданной режимом. Такие активисты могут поступать вполне героически, борясь за права рабочих против хозяев и милицейских сил Китая. Однако, как марксисты, мы предупреждаем против тех, кто как Хан Донгфан, связан с прокапиталистической рабочей бюрократией в Гонконге и с американской АФТ-КПП, чьи руководители в течение десятилетий действовали как агенты империализма США в среде рабочих.

Во время антисоветской холодной войны рабочие-марионетки империализма специализировались в призыве за «свободные профсоюзы», под которыми они имели ввиду антикоммунистические ширмы для контрреволюции. Сегодня гонконгский журнал Чайна лейбор буллетен (январь 1997 г.), который делает вид, что борется за «независимые» профсоюзы в Китае, смело признается, что главный редактор Буллетена выступал на радио Голос Америки и Радио свободная Азия — обе официальные антикоммунистические рупоры империализма США.

Очерчивая твердые классовые границы в защиту китайского деформированного рабочего государства против угрозы контрреволюции, мы, троцкисты, также боремся против тех, кто маскирует свои призывы к капиталистическим силам риторикой буржуазной «демократии». Многие, кто говорит, что следует традиции борьбы Льва Троцкого против сталинистских могильщиков революции, открыто и неоднократно становились на сторону «демократических» контрреволюционных движений, особенно тех, которые направлены против бывшего Советского Союза. Например, Объединенный Секретариат (ОС), ранее под руководством умершего Эрнеста Манделя, провозгласил «солидарность с польской Солидарностью», именно тогда, когда этот фальшивый «профсоюз» выступил прямо за капиталистическую контрреволюцию. Сегодня гонконгские сторонники ОС, которые публикуют Шие пинглун/Октобэр ревью, хвалят всякого рода китайских «диссидентов», включая открыто прокапиталистические элементы.

Интернациональная Социалистическая тенденция, ведомая британской Социалистической рабочей партией Тони Клиффа (Tony Cliff), и которая включает Интернациональную социалистическую организацию США, встала на сторону капиталистических «демократий» уже при рождении Китайской Народной Республики, выдвинув антимарксистскую позицию, что Китай с 1949 г. был обществом «государственного капитализма». Клифф был исключен из IV Интернационала с началом Корейской войны в 1950 г., когда он открыто отказался защищать Китай и Северную Корею против империализма США. С тех пор сторонники Клиффа приветствовали каждого «антисталинистского» реакционера, от Солидарности до афганских моджахедов, до антикоммунистических бунтовщиков на Кубе в 1994 г., которые старались разжечь контрреволюционные беспорядки во время все усиливающейся опасности для деформированного рабочего государства Кубы после разрушения СССР.

Сегодня тот аргумент, что капиталистическая контрреволюция уже произошла в Китае, привел к тому, что некоторые «левые» сомкнулись с наиболее гнусными реакционерами. Так, гонконгская группа «Пионер» (бывшая «Новые ростки») — ответвление Революционной коммунистической лиги ОС, неоднократно выступала с Гоминьданом против передачи Гонконга Китаю. В интервью с японской газетой ОС Какехаши (28 октября 1996 г.) представитель «Пионера» смело провозгласил, что сталинистские правители Гонконга «окажутся хуже британских колониалистов, потому что пару лет назад англичане совершили демократические реформы, приняли закон о гражданских выборах и закон о человеческих правах.»!

Таким же образом, «партия Социалистического Равенства» Дэвида Норта считает, что «китайское государство, даже в самом искаженном смысле, не является инструментом защиты рабочего класса» (Форс интернэшнл, зима-весна 1994 г.). И совсем недавно они писали, что «при Дэн Сяопине бюрократия в основном завершила свою трансформацию во владеющий собственностью буржуазный правящий класс» (Интернэшнл уоркерс буллетен, 17 марта 1997 г.). Однако, этот предположительно «буржуазный правящий класс» не имеет даже законного права покупать и продавать собственность или завещать свой «капитал» своим наследникам. Несмотря на значительное вторжение как иностранного так и национального капитала в Китае, Народная Республика остается бюрократически деформированным рабочим государством, которое нужно безусловно защищать от внутренней и внешней контрреволюции.

Последователи Норта и их предшественники в Интернациональном Комитете Джерри Хили всегда были врагами троцкистской программы безусловной защиты деформированных и перерожденных рабочих государств. Так, они присоединились к остальным лжетроцкистам в восхвалении антисоветских контрреволюционеров. Со времени коллапса СССР последователи Норта стали как отрицать необходимость защиты все еще существующих рабочих государств, так и даже противиться борьбе профсоюзов в капиталистических странах, аргументируя, что профсоюзы перестали быть какими бы то ни было рабочими организациями. Приравнивая как сталинистски управляемые рабочие государства, так и профсоюзы к их реакционному руководству, нортисты по существу отказались от необходимой политической борьбы против прокапиталистических лжеруководителей рабочего класса и оказались на стороне эксплуататоров, которые стараются разрушить профсоюзы и ниспровергнуть остающиеся достижения Китайской революции.

Чтобы уничтожить угрозу возврата к капиталистическому порабощению и открыть дорогу к социалистическому будущему, китайские рабочие должны обратиться к международной классовой борьбе. Только связывая свою борьбу за политическую революцию с борьбой за крушение капиталистического правления от Индонезии и Южной Кореи до Японии и США, китайский пролетариат проложит дорогу к своему социалистическому будущему. Но прежде всего рабочие Китая должны повернуться к подлинному коммунизму Ленина и Троцкого, и ранней Коммунистической партии Китая, которой руководил Чэнь Дусью, но которая в течение десятилетий третировалась сталинизмом. За троцкистскую партию в Китае, секцию возрожденного IV Интернационала!